Взрыв партклуба в Ленинграде стал самой дерзкой диверсией белогвардейцев со времён Гражданской войны

7 июня 1927 года в здании Центрального партийного клуба, располагавшегося на набережной реки Мойки в Ленинграде, прогремел взрыв. Было ранено 26 человек, из них 14 – тяжело. Погиб, впрочем, лишь один – тот, кто пытался остановить преступников. Террористическая акция поразила многих и в СССР, и за рубежом.

В 1924 году остатки Белой армии были преобразованы в Русский общевоинский союз (РОВС). Надежда на возобновление масштабных военных действий против большевиков к тому времени уже едва теплилась. Единственное, на что ещё были способны отдельные белогвардейцы, – засылать в СССР небольшие боевые группы в расчёте на то, что их действия подтолкнут население к восстанию против режима. Руководство РОВСа считало такую деятельность «не только нашим правом, но и священной обязанностью по духу наших законов и принятой нами присяге».

Обвешанные оружием

«Нас было трое: два славных парня, решившихся на всё: Димитрий и Сергей, и я – марковец-артиллерист. Мы только что перешли черту жизни и смерти – границу СССР, небольшую, неглубокую речку Сестру, но быструю и холодную, с дном неровным, устланным острыми и скользкими камнями…»

Этими словами начинается книжка под названием «Боевая вылазка в СССР», изданная в Париже в 1931 году. Её автор – белогвардейский капитан, член РОВСа, организатор и главный участник той самой вылазки Виктор Ларионов. В июне 1927 года, когда он впервые за многие годы вернулся в родной город, ему было 30 лет. Сопровождали капитана 20-летние Дмитрий Мономахов и Сергей Соловьёв – бывшие воспитанники русской гимназии в Хельсинки.

В ночь на 2 июня опытный проводник перевёл тройку через финско-советскую границу, проходившую по реке Сестре. Затем он оставил боевую группу, и дальше злоумышленники шли по лесу больше суток, пока не добрались до станции Левашово, которую Ларионов знал ещё с детства. Отсюда уже можно было быстро добраться на поезде до Ленинграда.

Диверсанты вели себя уверенно, поскольку были вооружены до зубов: «...на животе, за поясом у меня маузер с патроном в стволе и с полной обоймой, в кармане плаща – браунинг, в заднем кармане брюк – немецкая бомбочка-«апельсин», в боковых карманах френча – флакончики с газами, в часовом кармашке – порция циана. Мои друзья не имеют газов, и у них по одному револьверу, но зато у них по два «апельсина» и в портфелях тяжёлые бомбы системы Новицкого. Весь боевой арсенал скрыт, кажется, довольно искусно – мы затянуты, застёгнуты и тщательно осмотрены друг другом».

Нарушители границы каждую минуту были готовы «обратить ручными гранатами в кровавую кашу» любых представителей власти, которые попытались бы их задержать. Но до этого всё же не дошло, хотя и в Ленинграде, и в его окрестностях на террористов постоянно устремлялись подозрительные взгляды.

Панике троица ни разу не поддалась. «При встрече с подозрительными лицами неторопливо перехожу на другую сторону, – вспоминал Ларионов, – или останавливаюсь с внимательным видом перед витриной, благоговейно рассматривая надоевший череп лысого Ильича, усы Будённого или вдумчивое, симпатичное лицо Фрунзе… Я слышал, что чекисты не раз платили жизнью при арестах на улице выслеженных ими белых, поэтому теперь они стараются напасть неожиданно, создав вокруг своей жертвы давку. Всякой давки поэтому я старательно избегаю».

Чтобы не столкнуться с проверкой документов, коих у них не было, диверсанты также спешили ретироваться отовсюду, где происходило что-то неспокойное. «В одной пивной какой-то оборванец – «пьяный в доску», по выражению Димы, – произносит длинную, но довольно бессвязную речь, составленную из отборнейшей ругани по адресу коммунистов и советского правительства. Мы, спросив чая, слушаем, не без удовольствия, «оратора», но вскоре, сообразив, что из-за такой речи может быть и скандал с протоколом и записыванием свидетелей, быстро расплачиваемся и уходим».

Выбор цели

В первый раз – 3 июня – на разведку в Северную столицу отправились только Ларионов и Мономахов. Соловьёв остался на импровизированной «базе» в лесу близ Левашово. Глава боевой группы планировал совершить теракт в тот же день. «Мы с Димой должны осмотреть несколько учреждений, купить провизию, вернуться в Левашово, поесть, захватить портфели с тяжёлыми бомбами и снова приехать в «Ленинград». Надо форсировать события, чтобы не опоздать к свиданию с проводником, да и, кроме того, сегодня пятница; в субботу же и в воскресенье никаких собраний у большевиков не бывает, так как вся знатная «советчина» проводит время на дачах», – писал он.

Диверсантам предстояло в кратчайший срок осмотреть «подступы» к нескольким советским учреждениям, адреса которых Ларионову предварительно выдали за границей. Парочка успела побывать в нескольких местах. Но варианты отпадали один за другим.

«Редакция «Правды»… Захожу с торопливым, деловым видом, осматриваюсь – как будто кого-то ищу, на самом же деле соображаю, стоит ли кинуть тут бомбу и разбить газовый баллон. Решаю, что неподходящее дело. Целые ряды «совбарышень» за машинками да несколько мужчин интеллигентного вида. Хотя и звучит громко: редакция «Ленинградской правды», но против женщин никогда не поднималась моя рука, даже на коммунисток – в былые годы Гражданской войны». Клуб Коминтерна Ларионову тоже «не понравился»: «толпится всё молодёжь, безусая, серая. Ведь не для того мы пробирались сюда, чтобы сводить счёты с этой заблудившейся в советских потёмках молодёжью».

Самая соблазнительная цель отпала, поскольку её охраняли сразу четыре чекиста: «Четверо – это много, – решил я. – Правда, внезапность на нашей стороне, но, покуда мы будем расчищать себе дорогу в зал, в зале уже начнётся паника, толпа хлынет на лестницы. Так что даже в случае прорыва через контроль нам всё же вряд ли удастся бросить бомбы в зале… Будь нас человек хотя бы шесть, «Пленум Ленинградского Совета» был бы в этот июньский вечер взорван».

Остановились в итоге на Центральном партклубе. Ларионов и Мономахов вернулись за Соловьёвым и оставленными с ним бомбами. Но вечером они опоздали на поезд. Поскольку возвращаться обратно через границу ни с чем было позорно, троица поняла, что на проводника уже можно не рассчитывать. Зато отпала и нужда в спешке.

Чёрный вторник

Теракт был совершён только во вторник. В тот день в Центральном партийном клубе проходило заседание философской секции научно-исследовательского института. В изданной в Москве в 1928 году брошюре «Белогвардейский террор против СССР» сообщается: «Председательствовал тов. Позерн, ректор ленинградского Коммунистического университета, доклад на тему «Американский неореализм» делал тов. Ширвиндт. В комнате, где происходило заседание, было примерно до 35 человек».

«Дверь распахнута, – пишет Ларионов. – Я одну-две секунды стою на пороге и осматриваю зал. Десятка три голов на звук отворяемой двери повернулись в мою сторону. Бородка тов. Ширвиндта а-ля Троцкий склонилась над бумагами. Столик президиума – посреди комнаты. Вдоль стен – ряды лиц, слившихся в одно чудовище со многими глазами. Вот всё, что я увидел за эти одну-две секунды. Закрываю за нами дверь. Я говорю моим друзьям одно слово: «можно», и сжимаю тонкостенный баллон в руке. Секунду Димитрий и Сергей возятся на полу над портфелями, спокойно и деловито снимая последние предохранители с гранат. Распахиваю дверь для отступления. Сергей размахивается и отскакивает за угол. Я отскакиваю вслед за ним. Бомба пропищала… и замолкла».

Соловьёв сразу метнул вторую бомбу – она уже разорвалась. После чего террористы побежали прочь. Смельчака, бросившегося за ними, застрелил Мономахов. «Тов. Ямпольский успел выскочить при взрыве из комнаты и самоотверженно схватил бандита за обе руки; тот выхватил пистолет и выстрелил товарищу Ямпольскому в живот», – указывалось в сообщениях советской печати.

После этого бомбистам не помешал никто. На улице они смешались с толпой, доехали на извозчике до вокзала и сели на поезд. Уже в ночь на 9 июня диверсанты целыми и невредимыми вернулись в Финляндию.